Лабиринт в конце тоннеля
— Хотите или нет, но всё идёт от мира взрослых. А слепо принять его закон я просто не могу. У меня внутренний протест. Ну, значит, я должен исходить из своего ощущения и жить, как умею. Просто подлаживаться, лгать, — мол, это для вас хорошо, — и мне, значит, хорошо, — я не могу так. Какой смысл? Ну ладно, я отказался от одного театра в пользу другого.
Фильм латышского режиссера Юриса Подниекса , «Легко ли быть молодым?» («vai viegli but jaunam?») снят в 1985–1986 гг., вышел в прокат одной копией в 1987 г. Те, кому сейчас 25, в том числе профессионалы центральных телеканалов, о нём не слышали. Фильм попадётся впервые странице на 4-й списка результатов поиска в yandex по его русскому названию. Для заставших 1987-й уже взрослыми, выход картины был сенсацией, незабываемым событием, особенно для интеллигенции столиц. В кинотеатр «Россия» выстроились очереди, кто не мог в них встать, слушали пересказы со слов и из писем знакомых. Для современного читателя, — из писем рукописных, ныне практически забытых.
Учитывая мощное звучание фильма в своё время, естественно, что о нём кое-что уже писалось , но недоумение молодых специалистов, как и отсутствие статей о самом фильме и его авторе в русскоязычной wikipedia, — повод о нём вспомнить.
Место действия — Латвия, в основном Рига. Возраст героев — от старшего школьного до 20 с небольшим. Репортажные кадры, снятые в течение двух лет в разных местах, интервью с молодыми людьми. Завязка — молодёжь на рок-концерте, камера ловит отдельные лица, замораживает стоп-кадром, после которого следует интервью, снятое через полгода-год. Суд. Содержательная часть рассматриваемого дела: «6 июля 1985 года, после концерта рок-ансамбля колхоза „Советская Латвия", толпа молодых людей направилась на станцию Огре… После того как поезд тронулся молодые люди вели себя вызывающе, громко… Вместе с неустановленными следствием личностями, подсудимые несовершеннолетние и совершеннолетний Куоринь приняли участие в разгроме вагонов номер 5 и номер 6». На скамье подсудимых — семь «установленных» из сотен «неустановленных» участников разгрома «вагонов номер 5 и номер 6».
Подниекс спрашивает: «Что для тебя ценность?», и его собеседники откровенно говорят вещи абсолютно неприемлемые по меркам советской морали. Они искренни, раскованны, смысл их слов вполне актуален спустя четверть века. Один из веселившихся на концерте — скромник, «в истории» не ввязывается. Участвует в караулах памяти Латышских стрелков, считая их лицемерием, навязанным взрослыми, но не видит возможности что-то изменить. Маршируют в исторической форме, с винтовками и пистолетами по улицам Риги, под серым небом и недоуменными взглядами прохожих. Стрелки ему безразличны, ритуалы чужды, но шаг чеканит.
Новые лица, уже не со злополучного концерта. Взрослые товарищи упрекают в безответственном отношении к жизни школьницу, которая прыгнула из окна после того как её ложно обвинили в краже и в милиции назвали проституткой. Она рыдает, — оставьте меня в покое! Через год после первой встречи с Подниексом, студент-медик не может дать интервью, — умер в результате неудачного лечения. Один из осуждённых за разгром того поезда «несовершеннолетних», — лидер группировки панков, «отказавшийся от одного театра в пользу другого». С Подниексом — без «боевой раскраски», в голосе нет агрессии, а есть грусть и одиночество, его слова по-своему поэтичны, искренни. Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи».
Статный блондин с лицом «истинного арийца» работает в морге. Стресс от работы снимает на заброшенном дедовском хуторе. Своё будущее видит «конечно не здесь, может быть на телевидении». Худой очкарик, разносит бумажные письма по железным почтовым ящикам. Он кришнаит: «…и особенно меня увлекла восточная религия, именно индуизм… Потому что там всё обосновано. Это не фанатическая вера». «Если бы я работал, скажем, архитектором, то строил бы не дворцы и замки, но щитовые домики». Латышское «поколение дворников и сторожей».
Другой юноша с концерта — через год в армии, провожает друзей в Афган, и это переход к важной линии повествования. Появляются герои, из Афганистана уже вернувшиеся. Не озлоблены, в их словах гуманизм, острое осознание греховности войны, непреложности общечеловеческих ценностей, а в глазах читается, что им пришлось защищать идеалы, как минимум, им безразличные. Не слышно ни пафоса, ни гордости за «подвиги». Награждённый в Афганистане орденом признаётся, что едва ли когда-нибудь его наденет, «люди не поймут». Подниекс мог знать песню ДДТ, 1981 г., «Не стреляй». Через 4 года после выхода фильма Латвия обрела долгожданную и выстраданную независимость, может быть в кадре — рождение нации, которая ещё не осознала себя, но вот-вот осознает, подобно ребёнку из фильма В. Косаковского — «Свято», который впервые видит своё отражение в зеркале.
Студент-скульптор снимает любительский фильм. Люди в противогазах у него бродят по тесным и тёмным подземельям. Мрачный авангард, напоминающий «The Wall», «Письма мёртвого человека» или очередь на высший суд из «Забытой мелодии для флейты». Последние два фильма вышли в 1986 и 1987 гг., соответственно. Сходство этих картин показывает, что их авторов мучили схожие предчувствия. Финальный кадр фильма символизирует надежду и страх перед неопределённостью будущего, и закономерно становится развязкой у Подниекса.
Россиянину 2010-х следует помнить, что перед ним не только молодёжь 1980-х, но и латышская, чья культура и ментальность отличаются от российских. Отчасти поэтому молодые люди удивляют неожиданной зрелостью суждений, порой цинизмом, независимостью мышления. См. обоснование кришнаитом его выбора веры («всё обосновано»). Латыши — индивидуалисты, у них издавна преобладало хуторское хозяйство, не общинное, но семейное, и чувствуют они иначе, памятуя древнюю и самобытную культурную традицию балтов.
Камера Калвиса Залцманиса, работавшего с учителем Юриса Подниекса, Герцем Франком , часто дрожит, ракурс сплошь и рядом вынужденный, операторское решение репортажное. Монтаж не выверен, как было принято в официальном киноискусстве. Хотя Подниекс и собеседники проявляют взаимную приязнь, уважение, доверие, но и сохраняют дистанцию, без панибратства. Ребята сдержанны, когда говорят о вещах горьких. Местами фильм можно слушать, не глядя, визуальная поэтика не выражена. Фильм апеллирует более к мысли, ставит вопрос, на который автор не знает ответа.
Советская документалистика, это послушный власти, полноводный и бурный мейн-стрим и просочившиеся в постсталинскую эпоху ручейки «независимого кино». В оттепель журчание ручейков усилилось до мощного, (напр. Обыкновенный фашизм» , где на портрете Третьего Рейха узнавалось много знакомого), потом «застоялось». «Послушные» тоже любили «протащить антисоветчинку», скрытую как фига в кармане.
«Послушное» советское искусство — богослужебное, выполняло сверхзадачу свыше. Фильм нес строго утверждённое послание, подводил к предопределённому выводу. Всё, что могло породить сомнения, дать повод задуматься самостоятельно, не дай бог, дискутировать, тщательно выпалывалось. Фильмы снимались по чётко согласованному и заверенному сценарию, шаг вправо — шаг влево исключались, «посторонних» в кадре не было. Как и православное искусство, официальная документалистика предпочитала индивидуальному авторскому почерку, интонации, единый канон, — проповедь не от автора, но от власти к зрителю, сверху вниз.
Подниекс выступает от себя самого, не с амвона. Плетёт косичку из жизненных ситуаций связанных лишь временем и местом, он на равных со своими героями. И сами его герои — неканонические, до него их в СССР просто «не было», как секса. Молодёжь из разных слоёв общества, с совершенно разным жизненным опытом, выглядит одинаково несчастливо, растерянно. Нечто надвигается на всех, и никто, включая автора, не может это назвать. Возможно, это выход из лабиринта — свобода.
Москвич, научный работник, увидевший картину 37-летним: «помню, насколько остро тогда воспринял этот фильм. Это был и шок от того, что „такое показывают", и просто от того, ЧТО говорили эти ребята…, …далеко не всему, ими сказанному, сочувствовал… сейчас, наверняка многое из того, что тогда воспринималось, как глоток кислорода, показалось бы банальным…».
То же сплетение независимых, параллельных историй использовал Карен Шахназаров в «Дне полнолуния» 1998г. Исключительная для 90-х игровая картина тоже о неопределённости ближайшего будущего, и некой мистической связи незнакомых друг другу людей, которая, может быть, делает их народом. Влияние картины Подниекса на Шахназарова вполне вероятно, как и, в той или иной мере, на сериал «Рождённые в СССР. семилетние, 14-летние, 21-летние», Сергея Мирошниченко, спродюсированный британцами в рамках международного проекта «up series».
По стандартам «доперестроечного» советского кино и телевидения «Легко ли быть молодым?» с начала до конца совершенно «непроходной», для современного российского — это тоже «абсолютный неформат». Но след в памяти и в восприятии зрителей картина оставила, оставшись для части аудитории стандартом сравнения. Если же общество подзабыло фильм Подниекса, то может быть потому же, почему люди не помнят момент осознания себя. Это проблема общества, лучше бы ему такие вещи помнить.
